Я всегда стремился ограничить роль государства

РЦБ: С чего для Вас начался рынок ценных бумаг в нашей стране?

Д. В. С приватизации. Ведь в 1991—1994 гг. я работал в качестве зампредседателя Госкомимущества России. Первые шаги в данном направлении были предприняты осенью 1991 г., когда начали готовиться к акционированию крупных предприятий. В тот год началась разработка модели приватизации, была проведена массовая корпоратизация крупных предприятий согласно Указу от 1 июля 1992 г. Модель была компромиссной, но другой быть не могла, так как отражала социально-политический расклад сил и понимание реальных фактов того времени. После долгих дискуссий к февралю 1992 г. стало ясно, что продавать акции приватизируемых предприятий за деньги невозможно, поскольку деньги есть только у иностранцев и бандитов. Приватизация за деньги могла закончиться, не успев начаться, поэтому было принято решение выдавать ваучеры бесплатно. Постоянно возникали споры о том, что все должно быть сделано высокотехнологично и красиво. В Законе о приватизации от 1991 г. было написано об именных приватизационных счетах, а не о ваучерах. Но оказалось, что технически никто к этому не был готов, даже Сбербанк, поэтому не оставалось иного выхода, кроме как вернуться к архаичной бумажной форме — ввести в оборот приватизационные чеки (ваучеры). Остановить же процесс приватизации (дожидаясь, когда Сбербанк будет в состоянии запустить приватизационные счета для 145 млн россиян) было невозможно, потому что в таком случае прошла бы номенклатурная приватизация, и развитие страны в целом и рынка ценных бумаг в частности задержалось бы на многие десятилетия.

Эти процессы и дали старт развитию рынка ценных бумаг в России. Ваучер был первой массовой ценной бумагой, которая начала торговаться на бирже. Одновременно акционирование и приватизация сразу же поставили вопрос о создании регистраторов, так как требовалось удостоверять права собственности. Нельзя было делать единый регистратор даже на уровне области, ведь при такой системе мы бы снова отдавали власть местным чиновникам, которые, объединившись с «красными директорами», совсем загубили бы ситуацию. Поэтому решение о создании большого количества регистраторов было правильным, так как это создавало конкуренцию между ними и ослабляло власть чиновников, хотя мы понимали и все негативные стороны данного процесса.

Было понятно, что после завершения ваучерной приватизации модель, при которой контрольные пакеты акций остаются за трудовыми коллективами, не позволит в полной мере реализоваться рыночной экономике из-за неэффективности таких собственников. Поэтому принципиально важно было запустить процесс дальнейшего перераспределения собственности, что теоретически было заложено в модели приватизации через создание открытых акционерных обществ. Соответственно, следующим направлением моей профессиональной деятельности стало содействие развитию цивилизованной торговли акциями. При этом если в приватизации в большей степени важно было учитывать раскладку политических сил в стране, то при развитии рынка ценных бумаг — соотношение рыночных интересов. В этот период рынок находился под влиянием разных групп интересов: с одной стороны, были эмитенты (часто под контролем «красных директоров»), с другой — зарождающиеся российские финансово-промышленные группы, а с третьей — иностранные игроки (в ряде случаев желающие получить цивилизованный рынок, а иногда и монопольное положение).

Была еще одна тема, которой в то время приходилось уделять очень много внимания и с чем не сталкивался никто из моих «наследников» на посту главы ФКЦБ/ФСФР, — финансовые пирамиды. Есть даже выражение, что финансовые пирамиды — это «эпоха Васильева». Данная деятельность занимала 50% моего времени как руководителя ФКЦБ. Это была тяжелая и неблагодарная работа, но она дала политическую возможность заниматься другими важными вопросами по развитию цивилизованного рынка (в частности, это позволило создать основы для развития паевых инвестиционных фондов). Ее важным итогом стало то, что наиболее острые проблемы были купированы, и в 1996 г. многомиллионная армия вкладчиков не выступила на выборах против Ельцина.

Общей профессиональной «бедой» того времени была нехватка практически у всех знаний о фондовом рынке, и это существенно усложняло нам жизнь. Но главное развитие страны в тот период, безусловно, «искажалось» сохранением огромного дефицита бюджета и макроэкономической нестабильностью. В итоге кризис рынка государственных ценных бумаг 1998 г., повлекший за собой и обвал корпоративного рынка, стал завершением первоначального этапа становления фондового рынка. Я не был ответственным за рынок госбумаг, напротив, активно критиковал в 1995—1997 гг. недостатки в его организации, но будучи руководителем ФКЦБ, нельзя остаться в стороне (хотя бы с моральной точки зрения — значит, недостаточно жестко и убедительно критиковал).

РЦБ: Что бы Вы отнесли к самым большим неудачам того периода? Что бы Вы сделали сейчас по-другому?

Д. В. Мы пытались быстро «пробежать» капиталистический путь, который развитые страны преодолевали столетиями. Там, где мы слишком забегали вперед, у нас ничего не получалось. В частности, не удалась попытка создания чековых инвестиционных фондов, потому что для 1992—1994 гг. они были слишком сложными институтами: не было ни кадрового, ни регуляторного потенциала. Также я считаю, что не нужно было уделять столько внимания развитию Депозитарно-клиринговой компании (ДКК), мы не до конца учли различия в интересах иностранных кастодианов, разных российских участников рынка, ЦБ России и Минфина. Этот проект потребовал очень много сил, но не оправдал себя.

В целом мы делали практически максимум того, что позволял уровень развития рынка и наличных ресурсов у ФКЦБ.

Так, например, в те годы очень остро стояла проблема кадров. Суть ее заключалась в том, что уровень зарплат на рынке был намного выше, и эта разница в окладах негативно сказывалась на кадровом потенциале ФКЦБ (в ЦБ РФ картина была совсем другая). Частично мы компенсировали данную проблему за счет российских и западных экспертов, нанятых на деньги Всемирного банка и USAID. Иногда хитрыми маневрами убеждали рынок послать кого-то поработать в ФКЦБ в порядке общественного долга перед участниками рынка (так мы получили, например, прекрасного специалиста по депозитарной и регистрационной деятельности Александра Гордона).

Я не думаю, что, вернувшись в те годы, я бы сделал что-нибудь по-другому, потому что поднять зарплату чиновникам ФКЦБ я все равно не мог, а это было главной проблемой. В кадровой политике основная ставка была сделана на молодежь, что способствовало высокой ротации кадров.

РЦБ: Снизили бы Вы сейчас градус эмоциональности при общении с ЦБ РФ?

Д. В. Наверно, можно было вести себя менее эмоционально, но тогда мы были молодыми и горячими, и разногласия у нас были идеологическими. Покойный Андрей Козлов, которого я глубоко уважаю как кристально честного и очень умного человека, активно выступал против приватизационных чеков, и я не мог поверить, что такой профессионал не понимает, что у нас нет иного выхода для продвижения приватизации. Значит, сознательно вредит, действуя под чьим-то влиянием — скорее всего, со стороны В. В. Геращенко, а последнего я всегда рассматривал как ярого врага российских реформ. В тот момент мое доверие к ЦБ РФ было подорвано самым серьезным образом, и это не могло не сказаться на последующих дискуссиях почти по всем темам. Андрей Козлов был государственник до мозга костей в самом лучшем смысле этого слова, а я всегда стремился ограничить роль государства — и в области владения собственностью, и в сфере регулирования (поэтому искренне поддерживал развитие в сфере фондового рынка саморегулируемых организаций), и за 20 лет мое отношение нисколько не изменилось.

РЦБ: Что Вы думаете по поводу новых изменений в регулировании рынка — об объединении ЦБ РФ и ФСФР?

Д. В. Идея создания мегарегулятора — здравая. Мегарегуляторы существуют во многих странах, поэтому ничего необычного в этом нет, и структурируются они везде по-разному. Но модель регулирования при ЦБ РФ (внутри Центробанка) встречается редко, наверно, всего в одном или двух государствах в мире. Создание такого регулятора на базе ЦБ России — это, очевидно, невероятный по масштабам конфликт интересов. В этом случае Центробанк у нас будет и собственником инфраструктуры рынка (Московской Биржи), и собственником крупнейшего игрока на рынке (Сбербанка) и сам будет продолжать играть на рынке валюты и государственных ценных бумаг, определять правила и проводить залоговые операции по ценным бумагам (сделки РЕПО), и при этом будет регулировать своих конкурентов — всех участников банковского рынка и рынка ценных бумаг (!). Это негатив. А позитив в том, что если мегарегулятор будет создан на базе ЦБ России, то во время одного из будущих кризисов произойдет скандал (серия скандалов) в связи с таким конфликтом интересов, и это будет способствовать реформированию в целом самого ЦБ РФ, который никогда не реформировался. И это точно будет хорошо.

РЦБ: В какой-то момент пропал тот драйв развития рынка, который был в 1990-е и в начале 2000-х, пошли обратные процессы, возросла роль государства. Сейчас мы видим скорее сворачивание рынка, нежели его развитие. Что стало переломным моментом, по Вашему мнению?

Д. В. Здесь есть несколько составляющих. Первая из них подразумевает то, что после экономико-политической революции, начавшейся в 1991 г., должна была наступить эпоха обратного движения. Маятник просто не мог не качнуться в обратную сторону. Второе: рынок достиг определенного уровня развития — произошло перераспределение собственности. В начале 2000-х экономический подъем и, соответственно, рост рынка ценных бумаг были обусловлены посткризисным восстановлением народного хозяйства. Дальнейшее развитие экономики и рынка капитала шло уже на основе повышения сырьевых цен, особенно стоимости нефти. Сейчас нужны другие драйверы экономического роста, способствующие в том числе и развитию самого рынка капитала.

Во-первых, дальнейшее развитие российского рынка ценных бумаг невозможно без «длинных» денег, иначе не получится преодолеть волатильность рынка, обеспечить размещение IPO (поэтому так безумно выглядит идея отмены накопительной части пенсий). Во-вторых, необходимо расширить предложения для инвестирования, в том числе путем создания новых финансовых инструментов. Проблема заключается в том, что в России слишком велика доля госсектора. Закрыта для частных инвестиций существенная часть экономики: в значительной степени (более чем на 90%) не приватизирована земля (следовательно, она не является объектом для рынка ценных бумаг), частный бизнес ограничивают в допуске к добыче многих полезных ископаемых, инфраструктурным проектам и т. д. Соответственно, нет и необходимых финансовых инструментов. В-третьих, еще более остро, чем раньше, стоит вопрос неблагоприятного инвестиционного климата — плохо работают суды, нет доверия к полиции, но есть и большие возможности для улучшения качества государственного регулирования…

Таким образом, развитие рынка ценных бумаг должно идти по трем основным направлениям: расширение инвесторской базы, создание новых финансовых инструментов, повышение качества государственных институтов.

РЦБ: Если сравнивать эти два десятилетия, существует ли сейчас политическая воля у руководства страны для развития рынка? Нужен ли он им?

Д. В. Политическая воля к реформам у властей появляется тогда, когда такое желание возникает у значительной части общества. В начале 1990-х гг. главным было то, что общество хотело изменений, а в 2000-х гг. такой потребности у большинства не было, из этого получился застой в экономических реформах. Сейчас процент тех, кто считает, что нужны изменения, постепенно увеличивается, значит, появится и политическая воля у руководства страны.

• Повышение продаж
  Apple, Starbucks и Chevron среди тех компаний, которые объявили о планах по дополнительным расходам на фоне стабилизации экономики, упрощения доступа к кредитным ресурсам и улучшение ситуации в некоторых отраслях промышленности