В России нельзя повлиять только на климат,на все остальное — можно попробовать

А. У. Абсолютно случайно. Будучи студентами, мы с друзьями в 1992 г. под Новый год приторговывали елками. Мороз был свирепый, торговля не шла. Вдруг подъезжает «девятка», из которой выходит аналог «нового русского», направляется прямо ко мне и, меряя меня тяжелым взглядом, спрашивает:

— «Сколько?»

— «Сто», — отвечаю залихватски (хотя все остальные продавали по 60 руб.).

— «Почему?» — удивляется он, видя цены других.

Лихорадочно начинаю думать почему, верчу елку в руках, замечаю в ветках гнездо и бойко говорю: «С гнездом!»

—«Покажи…»

Я показываю гнездо, он дает мне стольник, берет елку и уходит. Немая сцена. Потом друзья валятся от хохота.

С этого для меня и начался фондовый рынок, потому что мой покупатель оказался владельцем небольшой брокерской компании. Позже он вернулся и оставил мне номер своего телефона. Побывав на репетиции в нашем студенческом театре МГУ, он пригласил меня к себе в компанию, где я устроился «начальником» фондового отдела. Все было прекрасно, только рынка не было. Поняв это, я погрузился в учебу: заканчивал параллельно экономический факультет МГУ и Российскую экономическую школу, затем учился в Лондонской школе экономики. По окончании вернулся в Москву и некоторое время работал экспертом в Минфине в группе макроэкономического анализа. Это было время, когда там работали О. Вьюгин, А. Дворкович, П. Теплухин. Было очень интересно претворять полученные теоретические знания в конкретное дело — практику, но денег ни на что не хватало, а я к тому же собирался жениться, поэтому в конце 1995 г. принял предложение, которое сделала мне американская компания «The Pioneer Group». Возглавляя аналитический отдел в брокерской компании «Пионер Секьюритиз», за два года я объездил всю страну: работал с металлургическими заводами, трубными, машиностроительными предприятиями, портами и т. д. Путешествия по предприятиям оставили, конечно, неизгладимое впечатление. Одна из запоминающихся историй произошла на ЧТПЗ. Мы привезли к ним Кеннета Дарта, в то время одного из самых крупных инвесторов в России. Идет встреча с руководством завода. Кто такие инвесторы, они не представляют; никаких цифр и финансовых отчетов, естественно, не показывают. Не выдержав, Дарт почти кричит: «Ну, скажите хоть, какая Ваша прибыль?» Директор мрачно смотрит на него исподлобья и говорит: «А Ваша?» Дарт пулей вылетает из кабинета. Вот такие истории и дали мне первое представление о фондовом рынке.

С начала 1998 г. я начал заниматься паевыми фондами и стал директором по инвестициям в управляющей компании «Пионер Первый», а также управлял бывшим Первым ваучерным фондом. Как управляющий директор, я должен был заниматься более чем 300 компаниями, входящими в портфель фонда, акции которых были куплены на аукционах еще во времена ваучерной приватизации. У нас было 2, 1 млн пайщиков, мы платили дивиденды. Это был один из немногих чековых фондов, который не только выжил, но и успешно существовал. Я опять много ездил, но уже в качестве члена советов директоров более 20 компаний. После кризиса 1998 г. брокерскую компанию пришлось ликвидировать, большая часть сотрудников перешли работать ко мне в управляющую, которая считалась в те годы одной из лучших в отрасли коллективных инвестиций. В 2000 г. мы сделали первый ритейл-офис, в 2001-м впервые присоединили фонд — это был «Кредит Свисс», а в 2002-м запустили первый индексный фонд. Это были прекрасные времена, наполненные драйвом и креативом. Мы делали многое, чего до этого на российском рынке не было.

РЦБ: Остался ли этот драйв сегодня? Рынок получился таким, каким хотелось видеть его в середине 1990-х и начале 2000-х гг.?

А. У. Конечно, рынок очень сильно изменился, а вместе с ним и мы. В середине 1990-х гг. у нас был рынок трейдеров, ОФЗ росли по 130–150%, был эффект низкой базы, не требовалось сложных сделок — достаточно было просто продавать «горячую Россию». В мире в те годы также активно «надувалась» интернет-экономика, различные финансовые и сырьевые «пузыри» появлялись повсюду. Россия тогда была очень модной, и, несмотря на все «болезни и риски» развивающихся рынков, казалось, что возможно все. Справедливости ради нужно отметить, что спекулятивная структура инвесторов (а их и сейчас более 90%) на российском рынке поменялась незначительно, да и сам фондовый рынок по-прежнему перевешен в сторону сырьевой составляющей. Сейчас рынок движется государством, превалируют государственные банки и компании. С одной стороны, для большой страны частно-государственное партнерство — это полезная и хорошая вещь, в том числе и для инфраструктурных проектов. С другой стороны, такие инициативы государства, как отмена накопительной части в пенсионной системе, не могут не смущать профучастников. Всегда неприятно, когда правила меняются уже в процессе игры. Но изменения происходят, конечно, не только внутри страны. Если раньше, приехав в Великобританию, в анкете с гордостью писали вanker, то сейчас эта запись может затруднить прохождение паспортного контроля, потому что банкиров считают виноватыми во всем. И такая реакция населения обоснованна, поскольку падение игроков такого масштаба, как, например, Lehman Brothers, не менее болезненно для рынка и общества, чем дефолт какой-либо страны. Сегодня уже не модно быть финансистом, банкиром или брокером, стало очень сложно зарабатывать деньги на рынке. Маятник
качнулся в обратную сторону: в США, например, в этом году официально признано, что доходы работников публичного сектора впервые в среднем превысили доходы представителей финансового. Складывается впечатление, что рынок сам себя загнал в этот «угол» из-за скорости распространения информации и недооценки рисков. Если в начале и середине 1990-х аналитические отчеты на 40% состояли из рекомендаций на покупку акций, 30% — на продажу и 30% — «держать», то к началу и середине 2000-х картина изменилась: более 90% — «покупать», 8% — «держать» и 2% — «продажа». Именно к этому времени инвестиционные банкиры окончательно победили аналитиков. Сейчас же государство взяло верх над инвестиционными банкирами.

РЦБ: Вас устраивает существующая модель фондового рынка в России?

А. У. Многое не устраивает. Конечно, 20 лет — это небольшой срок для рынка, но активное огосударствление не может не отразиться на любви к тому рынку, который мы начинали строить в 1990-е гг. На следование за мировым трендом накладываются элементы нашей специфики. Мы продолжаем изобретать велосипед. Россия должна быть частью мировой финансовой системы, но пока многие частные и государственные компании не могут эффективно и прозрачно диверсифицировать большую часть денег, кроме как через офшоры и «серые» схемы. И с самим рынком также происходят типичные российские истории, такие как, например, создание мегарегулятора или объединение бирж. Анекдот про мегауправляющую компанию, мегадепозитарий, мегарегистратора и мегаэмитента уже близок к реальности. Конечно, свободный рынок — не панацея, и 2008 г. доказал, что «невидимая рука рынка» может легко потеряться, вынудив использовать методы государственного регулирования. Но все должно быть сбалансировано. До кризиса 2008 г. наш фондовый рынок был настоящим рынком, одним из немногих, который вырос снизу. А сейчас воронка централизации стала все сильнее засасывать всех участников рынка. Я уверен, что цели по развитию фондового рынка должны быть действительно высокими, а не сводиться лишь к политическим лозунгам про построение МФЦ.

И все же я остаюсь оптимистом и считаю, что в России нельзя повлиять только на климат, а на все остальное — можно попробовать.

• Развитие бизнеса
  В этот момент я понял, что могу быть полезен людям не только в Республике Бурятия, тем более что общественной работой я занимался уже много лет и реализовал много проектов, полезных для имиджа страны